Cincinat Vatanzade после просмотра фильма Маттео Гароне «Догмен» сумел выделить аж! четыре слоя смыслов: уровень пространств обитания, уровень дружбы и предательства, уровень отцовства и ответственности, и уровень, онтологический, смысловой оправданности человеческого существования. А пока самое главное: «в финале Марчелло убивает не Симона, своего подлого друга, а себя-несвойственного-себе, свою возможную, но фальшивую сущность, оставаясь грандиозным районным парикмахером собак. Желание остаться самим собой, идти со своим Желанием, оказывается сильнее фальшивых обещаний как постмодернового мира лузеров, так и мира неомодерна лакшери-обитателей.»

Я выделил после просмотра несколько слоев-смыслов в фильме Маттео Гароне. Они так или иначе перекликаются, пересекаются и переливаются из одного в другой. Попробую вербализировать их.

Слой первый, пространственно-реальный. В этом мире, где нет реальности или она, наоборот, гиперреальна, существует, как жемчужина в навозе, заведение Dogman. В этом оазисе животные местных пролетариев, воришек, проституток получают те услуги, которых лишены их хозяева. Массаж, купание, стрижка и прочие признаки лакшери-жизни.

Пространство этой окраины города похоже на место, где время не остановилось, но истекает, медленно, как песок на ветру. Старые дома соседствуют с новостройками, которые должны были возвестить о новом величии, но стали жертвами этого времени. Так и стоят они полуживые, напоминая о тщетности людской. Каждый кадр с ландшафтом и географией говорит об уходящей жизни.

Время, а точнее его отсутствие, его истончение и уход-просачивание в песок, приостановило пространственное развитие жизни, материя застыла в виде недостроенных домов, и в их серых от холода и отсутствия жизни коридорах и прочих помещениях, бродят призраки не начавшейся онтологии, и мутанты небытия.

Мир Гарроне похож на цыганский мир Эмира Кустурицы 80-х годов прошлого века. Тогда жестокий мир цыган являлся альтернативой консервативного реализма. Теперь на исходе 10-х 21 века, жестокий мир аутсайдеров и лузеров противостоит миру неомодерна, с интернет-каналами, блогами, фейками и отсутствием любой реальности. В этом мире даже кровь, убийство, воровство воспринимаются, как попытки зарифмовать, застолбить, нащупать реальность. Да и противостояние лузер-мира с обитателями лакшери-спейса происходит не от того, точнее не по причине разных философий и мировоззрений, а потому, что одним никогда нет места на другой стороне, Кустурице мир Голливуда недоступен.

А второй слой фильма, это уже история дружбы Марчелло и предательства боксера Симона или отсутствия дружбы и о постоянном предательстве. Здесь нет традиционных христианско-этических норм и сторон. Как тех, кто подставляет правую, а потом и левую щеки. Так и тех, кто к ним прикладывается горячей оплеухой. Уровень покаяния, раскаяния, упорства, ненависти и возмездия здесь размыт до полной амнезии. Он находится за границами смысловыми, операционными, логическими, терминологическими существ, проживающих жизнь в пространствах из серого бетона. Таким образом, мы фиксируем два уровня конфликтов или два уровня историй. Один макроуровень, где можно говорить о противостоянии жестокого мира низов и аутсайдеров в эпоху соцсетей, соцфейков и соцреальности, и, микроуровень, в котором общество рабочих окраин, так же морально деградирует, еще быстрей, чем мир популярных блогеров, политиков и активистов. Как бы сказали сторонники марксизма, бытие формирует сознание, и подвергли бы страшной идейной критике мир капиталистических барышей и эксплуатации. Биологи, антропологи, археологи поспешили назвать наш вид “Homo sapiens”, к сожалению, дальше вида “Homo erectus” мы не продвинулись.

dogmen.jpeg

Dogman (dir.: Matteo Garrone), 2018

Есть еще слой третий, третья история. Я бы назвал ее молекулярным уровнем или уровнем принятия ответственности за собственное существования, за вызовы мира и за сохранение своего Желания, которое не прощает предательств… Я говорю о взаимоотношениях дочери и отца, в которых отец со сладким и звучным именем Марчелло всегда пытается быть настоящим отцом, тем, кто может провести дочь через взрослый мир и быть маяком всей жизни. Но в итоге оказывается всего лишь жалкой копией мудрого отца. Во взгляде дочери оказывается больше интуитивного отцовства, чем у биологического папы. Дочь в 10-12 лет больше готов к жизни, чем ее отец. Вопрос о копии и оригинале оставлю в стороне. Здесь важна точка зрения самой дочери, тот «оригинал», к которому она стремится, который возможно ей навязан соцсетями, активистами, матерью, школой и воскресными проповедями, совсем не стыкует-монтируется с действующим оригиналом, с живым отцом-неудачником. В фильме дочь всегда смотрит на отца взглядом взрослого человека, готового к компромиссам, а отец сохранил во взгляде детскую наивность и веру.

И наконец, четвертый слой, самый важный как мне представляется. История большого человека глазами маленького. Марчелло, это своего рода альтер-эго Симона, в его огромном и необузданном друге заключены все свойства и способности, которых нет у Марчелло, и по которым он вероятно тосковал. В них для Марчелло заключалась новая или другая жизнь, полная приключений, опасностей. Но как ни странно эта жизнь не могла ничего дать нового или другого Марчелло, и он оставался таким, каким он создан, находясь к радости жизни ближе, нежели грандиозный Симон, со своей страстью к наркоте, бабам и деньгам. И в финале Марчелло убивает не Симона, своего подлого друга, а себя-несвойственного-себе, свою возможную, но фальшивую сущность, оставаясь грандиозным районным парикмахером собак.

Желание остаться самим собой, идти со своим Желанием, оказывается сильнее фальшивых обещаний и постмодернового мира лузеров и мира неомодерна лакшери-обитателей.

Cincinat Vatanzade